Мищенко павел иванович генерал лейтенант. Павел иванович мищенко

- Ну что, папаша, эти цацки мы забираем, тебе они теперь все равно без надобности. - Разбитного вида матросик, вальяжно пожевывая папироску, сгреб лежавшие на столе ордена и медали в старый обшарпанный саквояж и бесцеремонно выпустил облачко едкого дыма прямо в лицо убеленному сединами старику.
Несколько стоявших чуть поодаль солдат были явно смущены бесцеремонным поведением своего молодого товарища. Они прекрасно знали, что за человек стоит перед ними. Но молчали, не зная, как выйти из сложившейся ситуации. Наконец человек в штатском, главный среди присутствовавших, нарушил гнетущую тишину:
- Гражданин генерал, я - комиссар Каргальский. Вы должны знать, что все награды бывшей Российской империи новая власть объявила недействительными. Потому они подлежат изъятию, как изделия, представляющие ювелирную ценность.
Солдаты еще ниже опустили голову. А матрос расценил слова комиссара как одобрение своих действий.

- Слышь, дед, снимай-ка и эту побрякушку, - кивнул он на орден Святого Георгия, белевший на генеральской бекеше. Потом протянул руку к шашке с черно-оранжевым темляком на эфесе, висевшей на поясе у старика. - И «селедку» твою мы заберем.
- А вот это вряд ли, господа! - Генерал, доселе хранивший молчание, резко повернулся, вышел в соседнюю комнату, захлопнув за собой дверь.
Через несколько секунд за ней прозвучал сухой револьверный выстрел…

Кант малинов и лошади серы…

ПАВЕЛ Иванович Мищенко, сын одного из героев Кавказской войны, родился 22 января 1853 года в русской крепости Темир-Хан-Шура, нынешнем Буйнакске. Первое документальное упоминание о нем можно обнаружить в «Дворянской родословной книге Ставропольской губернии, Терской и Кубанской областей». В ней, в частности, сообщается, что полковник Иван Кузьмич Мищенко с сыновьями Павлом, Михаилом, Александром и Иваном 20 октября 1866 года определением дворянского собрания признаны дворянами. 9 июня 1867 года это определение было утверждено указом Правительствующего Сената за № 3910.

Юношеские вехи судьбы будущего национального героя России , каковым он станет впоследствии, а еще чуть позже будет несправедливо предан забвению, типичны для молодых людей его сословия и того неспокойного времени, в котором им посчастливилось жить. Мищенко среди прочих прославленных соплеменников выделяется, пожалуй, лишь тем, что, получив начальное военное образование офицера-артиллериста, он прославился и вошел в русскую военную как блестящий кавалерийский генерал, непревзойденный мастер лихих набегов и глубоких рейдов по тылам противника…

После окончания 1-й Московской военной гимназии Павел Мищенко в августе 1869 года был зачислен юнкером в Павловское военное училище, из которого спустя два года выпустился прапорщиком во 2-ю батарею 38-й артиллерийской бригады, стоявшей на Кавказе. В 1872 году он получает повышение в звании и должности - становится подпоручиком и командиром батареи в 21-й артиллерийской бригаде Закаспийской области. И в этом качестве принимает боевое крещение - участвует в Хивинском походе, начавшемся весной 1873 года.
К этому времени грабежи хивинскими туркменами караванов, следовавших из Оренбурга в Персию и другие страны, стали настоящим бичом для русской торговли, а набеги на русские поселения и захват пленных с последующей продажей в рабство (во второй половине XIX века!) приняли регулярный и массовый характер.

Пользуясь долготерпением русского правительства, пытавшегося решить проблему дипломатическим путем, хивинцы вошли во вкус почти полной безнаказанности. Последней попыткой мирного урегулирования «азиатской проблемы» явился ультиматум туркестанского генерал-губернатора фон Кауфмана, который обратился к хивинскому правителю Сеид-Мухамет-Рахим-Богодур-хану с требованием выдать всех русских рабов, прекратить нападения на русскую территорию и на территории подвластных киргизов. Ответа не последовало. И тогда Россия перешла к активным военным действиям.

Русские войска двинулись к Хиве с четырех сторон: из Оренбурга, Ташкента, Красноводска и с полуострова Мангышлак. Под нещадно палящим солнцем солдаты в белых фуражках с длинными назатыльниками, спадающими им на плечи, шли, утопая в зыбучих барханах. Верблюды тащили орудия, застревавшие в песке по самые оси, качали на своих горбах станки для запуска боевых ракет, наводивших панический ужас на хивинскую конницу, поджидавшую войска у каждого оазиса, у каждого колодца.

Хива, обложенная со всех сторон, сдалась без боя. Все участники русского экспедиционного корпуса - от высшего командного состава до рядовых - были удостоены серебряных медалей на георгиевско-владимирской ленте с надписью «За Хивинский поход 1873 года». Это была первая боевая награда Павла Ивановича Мищенко.
Следующей стал орден Св. Анны 3-й степени с мечами и бантом, который «догнал» юного поручика практически сразу после возвращения бригады на зимние квартиры (или, как бы сказали сегодня, к месту постоянной дислокации).

Через три года военная судьба забросила молодого артиллерийского офицера на Балканы, где он принял участие в русско-турецкой войне 1877–1878 годов. В Россию вернулся кавалером ордена Св. Владимира 4-й степени и при капитанских эполетах.

Мирная передышка длилась недолго: в мае 1880 года началась Ахал-Текинская экспедиция - поход русской армии против Туркменского ханства, который возглавил генерал Михаил Скобелев. И Павлу Ивановичу опять довелось испытать, как скрипит на зубах азиатский песок.

Многомесячный переход через пустыню, напрочь лишенную воды и какой-либо растительности, закончился окружением и штурмом крепости Геок-Тепе, этого «восточного Измаила», гарнизон которого более чем вдвое превосходил русские войска - двадцать пять тысяч стояли против одиннадцати! Такое соотношение не смутило Скобелева, и он отдал приказ на штурм, завершившийся отчаянно-кровавой резней на стенах и внутри цитадели. Не последнюю роль в успехе русских сыграли грамотные действия артиллерийских батарей, одной из которых командовал капитан Мищенко.

Итогом Ахал-Текинской экспедиции стал окончательный переход туркменов в русское подданство, установление мира и благоденствия в закаспийских владениях Российской империи. Оставив некогда неспокойный край, Павел Иванович уехал на учебу в Офицерскую артиллерийскую школу, расположенную в Царском Селе, за успешное окончание которой в 1886 году был награжден орденом Св. Станислава 2-й степени.

В последующие тринадцать лет он безропотно тянул лямку на Кавказе, командовал артиллерийскими частями в Брест-Литовске и ставшей уже родной для него Средней Азии. Но все это время, несмотря на получаемые в срок звания и награды за выслугу лет, явно тяготился унылой гарнизонной жизнью. Поэтому, как только появилась возможность вновь оказаться при настоящем деле, подал рапорт о переводе к новому месту службы - на Дальний Восток…

На задворках империи

В ПОСЛУЖНОМ списке нашего героя есть запись, которая может привести в недоумение и озадачить малосведущего любителя военной истории. Она гласит: «6.03.1899–2.06.1901. Помощник состоящего в распоряжении министра финансов генерал-майора Гернгросса». Что за непонятная должность? И почему за те два с небольшим года службы «по финансовому ведомству» Павел Иванович был удостоен двух самых уважаемых в офицерской среде орденов - Св. Владимира 3-й степени с мечами и Св. Георгия 4-й степени, дававшихся, как известно, только за личное мужество и отвагу, проявленные на поле боя. Более того, именно 2 июня 1901 года он был произведен в генерал-майоры «за отличия в делах против китайцев»! Что за дела такие?

…В конце ХIХ века безлесные равнины Маньчжурии - Северо-Восточного Китая - показались русским инженерам-путейцам более подходящими для прокладки железнодорожной линии между Читой и Владивостоком, чем скалистая тайга Забайкалья, Приамурья и Приморья. Дело оставалось за малым - согласием китайских властей. 27 августа 1896 года Поднебесная империя предоставила России право на строительство в Маньчжурии участков железнодорожной линии и их эксплуатацию в течение 80 лет. Будущая стальная магистраль еще до начала работ получила наименование Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). Ее прокладку начали в апреле 1897 года от маньчжурского города Харбина в направлении Владивостока, Порт-Артура и Читы.

Уже в самом начале строители столкнулись с серьезнейшей проблемой - хунхузами, маньчжурскими разбойниками, чьи многочисленные шайки промышляли грабежом не одну сотню лет. Мощь этих банд была ужасающей. Хунхузы являлись непревзойденными мастерами засад и молниеносных налетов, располагали огромной сетью наемных и добровольных осведомителей, успешно действовали и в тайге, и на реках. Они не грабили бедняков, благодаря чему повсеместно опирались на поддержку местного населения, и отличались блестящей внутренней организацией, которой могла позавидовать любая регулярная армия. Каждая группа хунхузов имела собственную разведывательную и даже интендантскую службу, резерв для пополнения. Отбор в эти банды был строжайшим: за одного желавшего присоединиться к хунхузам должны были поручиться не менее двадцати уже состоявшихся разбойников.

Для охраны строительства, а в последующем и самой железной дороги от маньчжурских банд русский Генеральный штаб осенью 1897 года поручил командиру 4-го Закаспийского стрелкового батальона полковнику А. А. Гернгроссу незамедлительно приступить к формированию бригады из 15 эскадронов и нескольких пехотных рот, которая получила наименование Охранной стражи Китайско-Восточной железной дороги.

Для службы в ней отбирали лучших из лучших. Выслуга стражникам засчитывалась два дня за три. Для личного состава была введена особая форма: синие шаровары кавалерийского покроя, черные тужурки, фуражки (хотя в то время нижним чинам в русской армии полагались бескозырки), черные папахи. На штандарте Охранной стражи был выткан желтый дракон - национальный символ Китая. Такие же драконы украшали кокарды стражников. На вооружении подразделений состояли трехлинейные винтовки Мосина и револьверы Нагана, драгунские и офицерские шашки. Охрана магистрали, общая протяженность которой после окончания строительства составила почти 2500 километров, производилась стационарными пешими постами и подвижными конными разъездами, которые при необходимости объединялись в маневренные группы.

Офицеры, которым довелось служить в тех местах, вспоминали: «Необычные условия жизни в диком краю, сопряженные иногда с лишениями и всегда с опасностями, выработали особый тип стражника - смелого, хорошо знакомого с местностью, всегда готового атаковать противника, не считаясь с его численностью. Служба была тяжелая и тревожная: каждый чин в течение 8 часов патрулирует вдоль пути, назавтра 8 часов стоит на посту… Посты на КВЖД - плетень из лозы, наспех сколоченный домик, вышка с двумя десятками тряпичных факелов - вот и вся «техника», плюс ноги стражников, их меткий глаз да твердая рука. Иногда, случалось, на постах приходилось держать оборону по нескольку часов, пока не подоспевала подмога».

Все эти «форты» входили в состав трех линий охраны - Сунгарийской, Аргунской и Порт-Артурской. Начальниками линий были назначены соответственно полковники Денисов, Зубковский и Мищенко.

Жизнь и служба стражников на задворках империи была полна опасностей. Что ни страница штабного журнала, то сообщение о налетах бандитов, угоне людей, скота, грабежах. И все же самым серьезным испытанием для Охранной стражи Китайско-Восточной железной дороги стало Боксерское восстание, начавшееся в Северном Китае в конце 1899 года.

Называлось оно так потому, что многие его предводители и рядовые участники увлекались китайским боксом (кунфу). Целью «боксеров» было уничтожение фактически властвовавших в Китае иностранных торгово-промышленных монополий, к которым, по мнению восставших, относилась и КВЖД. Восстание активно поддержали не только хунхузы, но и многие части китайской армии. Так что летом 1900 года подразделения Охранной стражи, имевшие на вооружении лишь винтовки, револьверы и шашки, были вынуждены вести бои с регулярными войсками, располагавшими артиллерией. Вот когда Павлу Ивановичу Мищенко пригодился весь ранее приобретенный боевой опыт.

Начало по-настоящему военных действий застало его в Мукдене. Располагая всего лишь четырьмя сотнями конных и пеших стражников, не имея возможности держаться в городе, полковник повел свой отряд к Ляояню, восемь суток ведя практически непрерывную перестрелку с неприятелем и отражая его налеты. Затем горстка стражников двое суток удерживала Ляоянь, дав возможность покинуть город семьям железнодорожников. После чего Мищенко продолжил отход к Айсаньдзяню и Дашичао, собирая вокруг себя остатки немногих уцелевших гарнизонов Охранной стражи. Несколько попыток окружить и уничтожить его отряд, предпринятых китайцами, окончились неудачами - Павел Иванович всякий раз мастерски ускользал из сетей, расставленных с изысканным восточным коварством.

Пробившись в район Инкоу, где накапливались русские экспедиционные войска, прибывавшие для подавления восставших, полковник Мищенко, поставленный во главе усиленного артиллерией отряда, получил задачу взять под контроль форты, закрывавшие вход в устье реки Ляохэ. И блестяще выполнил ее, заняв крепость стремительным штурмом.

Все это происходило в июне-июле. А осенью 1900 года русские, собрав достаточно сил, перешли в решительное наступление. 13 сентября при штурме Айсаньдзяня полковник Мищенко командовал летучим кавалерийским отрядом, отрезавшим китайцам путь к отступлению и, по сути дела, решившим исход боя. На следующий день, поставленный во главе авангарда, выдержал жестокую схватку у станции Шахэ. 14 сентября вел одну из колонн на штурм Ляояня, а еще через три дня первым ворвался в Мукден.
Такова была служба у «состоявшего в распоряжении министра финансов»!..

За рекой Ляохэ загорались огни…

УМЕЛОЕ командование кавалерийскими отрядами в лихих набегах и личное мужество, проявленное в боях с китайцами, выдвинули Павла Ивановича в число генералов, которым благоволило начальство и кого боготворили подчиненные. До начала русско-японской войны Мищенко, продолжавший служить на Дальнем Востоке, последовательно командовал конными частями Южно-Маньчжурского отряда, сводной казачьей бригадой и отдельной Забайкальской казачьей бригадой. «Мы - мищенковские!» - с гордостью отвечали солдаты и казаки, когда заезжие инспектора или следовавшие к новому месту службы офицеры интересовались у них, к какой части принадлежат бравого вида удальцы.

Сразу после начала войны Забайкальская казачья бригада была переброшена в Корею, где высаживалась 1-я японская армия генерала Куроки. Чтобы определить численность противника и вскрыть его намерения, Мищенко по заданию командования увел 22 сотни в глубокий рейд: казаки, сбив посты корейских пограничников, пересекли реку Ялу, стремительным броском преодолели более ста двадцати верст и вступили в перестрелку с аванпостами японцев аж в окрестностях Пхеньяна! Взяв языков и трофеи, отряд начал отход на север, разрушая коммуникации и имея практически ежедневные стычки с авангардами наступавших японцев.

Пока держался Порт-Артур, основные события на сухопутном театре военных действий разворачивались вокруг этой крепости, к которой было приковано все внимание воюющих сторон. Но если пехота зарывалась в землю, ограничив свою активность маневрами и наращиванием сил, кавалерии, действовавшей на флангах русской армии, даже в условиях позиционной войны не приходилось скучать без дела. Именно в это время стало греметь имя генерала Мищенко.

Его конная группа была сформирована из кавалерийских частей всех трех русских армий, действовавших в Маньчжурии. Она насчитывала 75 сотен и эскадронов, откомандированных из Урало-Забайкальской казачьей, Кавказской конной, 4-й Донской казачьей дивизий и Приморского драгунского полка, подкрепленных сборной сотней из дивизиона конных разведчиков барона Маннергейма, двумя сотнями пограничной стражи, конно-саперным полуэскадроном, тремя конными батареями и пулеметной командой.

Поскольку группа действовала на левом фланге фронта, она вскоре стала именоваться «Восточной конницей». Молва о ее славных делах достигала Петербурга раньше, чем официальные реляции из штаба Маньчжурской армии. Японские тылы буквально дрожали от регулярных набегов кавалеристов генерала Мищенко. Но не стоит думать, что эти рейды были увеселительными прогулками. Один лишь факт: штаб конной группы по штату состоял из пяти офицеров. Как следует из боевых документов, за пять месяцев 1904 года через эти должности прошли 22 человека, сменяя сослуживцев, выбывавших по ранению или «за гибелью на поле брани». И это не считая офицеров связи и ординарцев генерала. Тоже, к слову сказать, получившего ранение в одной из жарких стычек с японцами.

Не лишним будет упомянуть, что начальником штаба конной группы генерала Мищенко был полковник Николай Николаевич Баратов, в недалеком будущем - генерал и один из выдающихся русских кавалерийских военачальников.

Под его же началом в это время сражался и подполковник Антон Иванович Деникин. Когда конная группа генерала Мищенко будет преобразована в Сводный кавалерийский корпус, именно Деникин по представлению Павла Ивановича станет начальником его штаба…

Что же касается самого генерала Мищенко, то летом 1904 года ему было воздано по заслугам: 11 августа Павел Иванович был зачислен в свиту Его Императорского Величества, 14 августа «за отличия в делах против японцев» ему был пожалован орден Св. Станислава 1-й степени, а еще через неделю Георгиевское - украшенная бриллиантами шашка с надписью «За храбрость». Но самые громкие его подвиги были еще впереди.

Падение Порт-Артура кардинальным образом изменило обстановку в Маньчжурии. Самая многочисленная из японских армий - 3-я генерал-полковника Ноги, спешно перебрасывалась по железной дороге в распоряжение маршала Ивао Оямы. Русский императорский двор и кабинет министров настойчиво требовали от главнокомандующего маньчжурскими армиями генерала Куропаткина наступательных действий. В этих условиях было принято решение нанести удар по левому флангу японских сил, которому должен был предшествовать глубокий рейд русской конницы для дезорганизации тылов противника, разрушения железной дороги и железнодорожных мостов на участке Ляоян–Ташичао–Дальний.

В историю это дерзкое предприятие вошло как «набег на Инкоу». Командовал им генерал Мищенко. Перед началом операции он объявил подчиненным:

Предупреждаю, казаки: раненых и захворавших будем против всяких человеческих правил бросать в дороге, чтобы не умалять скорость движения. Если кто сомневается, может остаться: в набег идут только охотники.
Охотников-добровольцев набралось более 7500 сабель. 26 декабря 1904 года отряд, с боем проломившись сквозь японские позиции, переправился по льду через реку Ляохэ и двинулся по вражеским тылам…

Надо отдать должное японской разведке: о предстоящем рейде в ставке маршала Оямы знали задолго до его начала. Не мудрено, что в Инкоу отряд генерала Мищенко уже ждали. На окраинах города казаков встретили винтовочными залпами и пулеметными очередями. После нескольких часов боя полностью овладеть Инкоу так и не удалось. Когда к гарнизону подошло подкрепление, Мищенко, дабы избежать окружения, был вынужден отойти на север, предварительно подвергнув город артобстрелу, разрушив снарядами железнодорожную станцию и часть портовых сооружений. После этого Инкоу горел несколько дней.

Во время отступления у деревни Синюпученза отряд все же был окружен японцами, но сумел прорваться к своим. За восемь дней похода казаки с боями преодолели 270 верст, уничтожили более 600 вражеских солдат, разобрали два участка железнодорожного полотна, сожгли восемь продовольственных складов, на шесть суток прервали сообщение по телеграфным и телефонным линиям, пустили под откос два состава с боеприпасами, захватили несколько сотен пленных и 300 повозок с различным военным имуществом. Потери отряда тоже оказались немалыми: в набеге на Инкоу сложили головы 408 казаков, а генерал Мищенко, с трудом державшийся в седле, привез застрявшую в бедре японскую пулю…

Спустя полгода по донским и кубанским станицам уже ходила печальная песня:

За рекой Ляохэ загорались огни,
Грозно пушки в ночи грохотали,
Сотни храбрых орлов
Из казачьих полков
На Инкоу в набег поскакали.
Пробиралися там день и ночь казаки,
Одолели и горы, и степи.
Вдруг вдали, у реки,
Засверкали штыки,
Это были японские цепи.
И без страха отряд поскакал на врага,
На кровавую страшную битву,
И урядник из рук
Пику выронил вдруг...
Удалецкое сердце пробито.
Он упал под копыта в атаке лихой,
Кровью снег заливая горячей.
Ты конек вороной,
Передай, дорогой,
Пусть не ждет понапрасну казачка.
За рекой Ляохэ угасали огни.
Там Инкоу в ночи догорало.
Из набега назад
Возвратился отряд,
Только в нем казаков было мало…

В 1924 году авторство этой песни, переиначив слова, присвоил себе боец белгородского отряда ЧОН Николай Кооль, бывший заведующий политпросветотделом курского райкома комсомола, публиковавший свои стихи и частушки под псевдонимом «Колька-булочник». И песня «Смерть комсомольца» из «сотни юных бойцов из буденновских войск» на долгие годы стала настоящим шлягером среди советской молодежи…

А Павел Иванович Мищенко после малоэффективного в военном отношении, но полного мужества и отваги набега на Инкоу был назван национальным героем, получил звание генерал-лейтенанта и орден Св. Анны 1-й степени с мечами. До конца кампании он успел отличиться в еще нескольких фронтовых операциях. Увы, никак не повлиявших на общий исход русско-японской войны.

О том, что за боевыми делами русской конницы в Маньжурии внимательно следили и восхищались в Европе, может свидетельствовать то, что после окончания войны генерал Мищенко, принявший под свое командование 2-й Кавказский армейский корпус, был отмечен двумя иностранными наградами: в сентябре 1906 года ему было «высочайше разрешено принять и носить сербский орден Белого Орла 1-й степени», а в октября 1907-го «принять и носить пожалованный прусский орден Красного Орла 1-го класса с мечами».

Командир «желтых дьяволов»

ПОСЛЕ русско-японской войны карьера генерала Мищенко круто пошла вверх. В мае 1908 года Павел Иванович назначается туркестанским генерал-губернатором. Этот пост он совмещает с должностями командующего войсками Туркестанского военного округа и наказного атамана Семиреченского казачьего войска. То есть становится, по сути дела, безраздельным хозяином среднеазиатских владений Российской империи.

Используя предоставленную ему безграничную власть, Павел Иванович многое делал «для процветания вверенных ему земель». И немало преуспевает в этом. Наградой за труды на военно-административном поприще становится российский орден Св. Владимира 2-й степени от российского монарха и орден «Искандер Салис», пожалованный боевому генералу бухарским эмиром.

Однако в следующем, 1909 году Туркестан посещает сенатор граф Пален. Бестактный и совершенно незнакомый с особенностями ведения дел на Востоке, этот высокопоставленный государственный чиновник обвиняет Мищенко в мягкотелости и потворничестве туземцам в ущерб интересам империи. Прямодушный генерал-губернатор высказывает в лицо «петербургскому павлину» все, что о нем думает и… подает рапорт об отставке. Она принимается, но лишь на время. Вникнув в суть конфликта, Николай II производит Павла Ивановича в генералы от артиллерии и назначает наказным атаманом казачьего Войска Донского, одновременно жалуя ему орден Белого Орла.

Добросовестно исполняя обязанности по новой административной должности, Мищенко явно тяготится ею, испрашивая, как величайшую милость, перевод в войска. И осенью 1912 года получает новое назначение - становится командиром 2-го Кавказского корпуса. Во главе которого и встречает Первую мировую войну.
В августе 1914 года корпус генерала Мищенко перебрасывается на Северо-Западный фронт. И через пару месяцев оказывается в самом пекле сражения в Августовских лесах. Поначалу его ход складывался благоприятно для русских армий. 2-й Кавказский и 22-й армейский корпуса нанесли фронтальный удар в районе Сопоцкин–Копциово–Сувалки и заняли город Августов. «В этих проклятых лесах русские показали свои волчьи зубы, - писал в своем дневнике впоследствии убитый германский офицер. - Мы думали сначала, что это японцы, потом оказалось, что это были кавказские черкесы».

Никаких «черкесов» в 10-й армии Северо-Западного фронта не водилось. Это были стальные полки корпуса генерала Мищенко, получившие у врага наименование «желтых дьяволов» из-за характерного загара солдат и офицеров, прибывших с Кавказа. В первых же боях они захватили около трех тысяч пленных и 20 орудий.
На какое-то время фронт стабилизировался. Немцы использовали передышку для перегруппировки и накапливания сил. И во второй половине ноября нанесли ответный удар страшной силы. «Дело едва не обернулось катастрофой, - писал в своих мемуарах один из офицеров штаба Северо-Западного фронта. - Германская 9-я армия прорвала фронт, но свой успех развить не смогла. Ее удар пришелся по лучшему из наших корпусов - 2-му Кавказскому генерала Мищенко. Макензен наскочил на «желтых дьяволов». Старые полки кавказских гренадер и молодые 51-й дивизии отбили десятки атак свежих померанских и вюртембергских дивизий. 2-й Кавказский корпус истек кровью, его дивизии были сведены каждая в батальон, но ни пленных, ни единого орудия врагу не досталось. Побоище 21–29 ноября было самым ожесточенным из всех бывших до сих пор. После него кавказская гренадерская дивизия была сведена в пять рот, 51-я - в четыре роты. И эти сводные роты продолжали драться!»
После фактической гибели своего корпуса генерал Мищенко прибыл в Ставку прямо с передовой. И там дал волю эмоциям… После чего последовало отрешение Павла Ивановича от должности «за открытое осуждение действий верховного командования» и… награждение орденом Св. Александра Невского с мечами!

Временное бездействие генерала длилось недолго: уже в марте 1915 года он был назначен командиром вновь формируемого 31-го армейского корпуса. Во главе этого соединения Павел Иванович провоевал два года. Его корпус принимал участие в знаменитом Брусиловском прорыве, разгромив несколько вражеских дивизий под Пинском.

В феврале 1917 года генералу Мищенко, имевшему небывалую популярность среди фронтовых офицеров и солдат-окопников, комиссарами Временного правительства было предложено принять командование одной из армий Юго-Западного фронта. Но старый служака отказался наотрез, заявив, что «генерал-адъютанту государя неуместно служить прохиндеям, как бы они себя ни называли». Подав рапорт об отставке «по состоянию здоровья», 64-летний генерал уехал в Дагестан, в свой родной город Темир-Хан-Шуру, почетным гражданином которого он стал еще в 1910 году.

В мирной жизни Павел Иванович оказался неплохим садовником и страстным пчеловодом. За год на полутора гектарах своей усадьбы он разбил парк, где заботливо выращивал сирийскую сирень и несколько сортов роз, пионы и лилии. Устроил фруктовый сад, построил небольшую электростанцию.

Эта идиллия длилась недолго: осенью 1918 года в усадьбу к отставному генералу нагрянула делегация революционных солдат и матросов во главе с комиссаром Каргальским. Седовласый старик, неизменно носивший на серой бекеше орден Св. Георгия, а на поясе - наградное Георгиевское оружие, явно вызывал у них раздражение…

О последнем выстреле генерала Мищенко и мотивах, побудивших его нажать на курок, лучше и доходчивее всего сказал в своих мемуарах Антон Иванович Деникин. Уже находясь в эмиграции, он писал: «Я имею более оснований и права говорить об армии и от армии, чем те чуждые ей люди, которые в высокомерном самомнении, едва коснувшись армии, ломали устои ее существования, судили вождей и воинов; которые и теперь еще, после тяжелых опытов и испытаний, не оставляют надежду на превращение этого могущественного и страшного орудия государственного самосохранения в средство для разрешения партийных и социальных вожделений.

К армии нужно подходить осторожно, не забывая, что не только исторические устои, но даже кажущиеся, быть может, странными и смешными мелочи ее быта имеют смысл и значение.

Старый ветеран, любимец офицеров и солдат, генерал Павел Иванович Мищенко, когда пришли к нему большевики с обыском и между прочим, походя пожелали снять с него погоны и кресты, вышел в соседнюю комнату и застрелился… Пусть, кто может, посмеется над «отжившими предрассудками». Мы же почтим его светлую память».

Почтим и мы. Право, он этого достоин…

Биография

Павел Иванович Мищенко родился 22 января 1853 года в русской крепости под названием Темир-Хан-Шура в Дагестане . Учился в 1-й Московской военной гимназии, окончил (в 1871 году) 1-е военное Павловское училище , Офицерскую артиллерийскую школу.

После окончания училища начал службу в 38-й артиллерийской бригаде прапорщиком . В 1873 году участвовал в Хивинском походе .

Медаль «За Хивинский поход»

22 сентября (по старому стилю) 1908 года во время маневров в горной местности в верховьях горной речки Геоми-су близ Ашхабада рядовой Василий Харин произвел несколько выстрелов боевыми патронами в наблюдавшего за ходом учений в составе группы офицеров командующего войсками ТуркВО П. И. Мищенко. В результате Мищенко получил ранения в ногу, и также был ранен состоявший в свите командующего его ординарец - хорунжий 1-го Кавказского казачьего полка Забей-Ворота.

С 1910 П. И. Мищенко становится генералом от артиллерии, а в период с февраля 1911 по сентябрь 1912 года исполняет обязанности войскового наказного атамана Войска Донского .

Приведу пример о двух широко известных, выдающихся, боевых начальниках - командующего 9-й армией Лечицком и ком. корпуса Мищенко . Оба служившие на окраинах нашей необъятной России, особо отличились в японскую войну, которая и выдвинула их на высокие посты. Глубоко военные по духу, проникнутые любовью к военному делу, которому они отдали свою долгую службу Отечеству, всегда скромные, они с тяжелым сердцем покинули свои посты, так как совесть не позволяла им оставаться зрителями разрушения Армии. Лечицкий, старый холостяк, уехал в Вятскую губернию, где его отец был сельским священником, и в скорости умер. Мищенко - к своей жене в Дагестанскую область, где у них был дом с садом. По выступлении коммунистов, хотя местный совдеп относился к нему с уважением, но потребовал снять погоны. Старый, перераненный боевой генерал ответил: «За ограду сада не выхожу, с 10-ти лет привык носить погоны с ними и лягу в гроб». И застрелился.

Через несколько дней после нашего ухода восстановившаяся в Шуре большевистская власть решила обратить внимание на мирно живущего генерала Мищенко . Один из комиссаров, если память мне не изменяет Каргальский, в сопровождении отряда красноармейцев из Астрахани, явился на дачу генерала и вышедшей к нему супруге заявил, что хочет видеть товарища генерала. Генерал Мищенко вышел, как всегда, в офицерской тужурке с погонами и Георгиевским крестом на шее. Первая фраза комиссара была: «Вот что, товарищ, сперва снимите эти побрякушки, а потом будем разговаривать». Красноармейцы вели себя дерзко, вызывающе и пытались сорвать с него погоны. Генерал Мищенко пристально их рассматривал, а затем, не говоря ни слова, повернулся, вошел к себе в дом, поднялся к себе в комнату и застрелился.

Набег на Инкоу

Соратники Павла Ивановича считали этот рейд единственной неудачной операцией проведённой под его командованием. Однако, несмотря на то, что Инкоу взять не удалось, Мищенко сумел избежать окружения и уберёг сводный отряд от полного уничтожения.

Генерал-губернатор

Используя предоставленную ему безграничную власть, Павел Иванович многое делал «для процветания вверенных ему земель». И немало преуспевает в этом. Наградой за труды на военно-административном поприще становится российский орден Св. Владимира 2-й степени от российского монарха и орден «Искандер Салис», пожалованный боевому генералу бухарским эмиром .

Добросовестно исполняя обязанности по новой административной должности, Мищенко явно тяготится ею, испрашивая, как величайшую милость, перевод в войска. И осенью 1912 года получает новое назначение - становится командиром 2-го Кавказского армейского корпуса . Во главе которого и встречает Первую мировую войну .

Великая война

«В этих проклятых лесах русские показали свои волчьи зубы, - писал в своем дневнике впоследствии убитый германский офицер. - Мы думали сначала, что это японцы, потом оказалось, что это были кавказские черкесы».

Никаких «черкесов» в

• Биография:

Православный. Уроженец Темир-Хан Шуры. Образование получил в 1-й Московской военной гимназии. В службу вступил 11.08.1869. Окончил 1-е Павловское училище (1871). Выпущен Прапорщиком (ст. 11.08.1871) в 38-ю артиллерийскую бригаду . Подпоручик (ст. 06.11.1872). Участник Хивинского похода 1873. Поручик (ст. 29.12.1873). Штабс-Капитан (ст. 09.12.1876). Участник русско-турецкой войны 1877-78. Капитан (ст. 18.12.1878). Подполковник (ст. 05.10.1889). Окончил Офицерскую арт. школу "успешно". Командовал батареей 2-й гренадерской арт. бригады (9 л. 3 м.). Полковник (пр. 1896; ст. 14.05.1896; за отличие). Помощник начальника охранной стражи КВЖД генерал-майора Гернгросса (06.03.1899-02.06.1901). Во время подавления Ихэтуаньского восстания 1900-01 показал себя храбрым и распорядительным командиром, был начальником южного отдела КВЖД. За успехи в Китайском походе награжден орденом Св. Георгия 4-й степени (ВП 22.12.1900). Генерал-майор (пр. 1901; ст. 02.06.1901; за отличие). Командир 1-й бригады 39-й пехот.дивизии в Квантунской области (02.06.1901-09.03.1902). Состоял в распоряжении командующего войсками Квантунской области (09.03.1902-23.03.1903). Начальник отдельной Забайкальской каз. бригады (23.03.1903-17.02.1905). Генерал-адъютант (1904). Участник русско-японской войны 1904-05. Генерал-лейтенант (пр. 1904; ст. 22.10.1904; за боевые отличия). Заслужил репутацию одного из лучших кавалерийских командиров рус. армии. Блестяще проявил себя в сражениях при Шахе, Сандепу. Зачислен в Свиту Его В-ва (1904). Генерал-адьютант (1904). Начальник Урало-Забайкальской сводной каз. дивизии (17.02.-30.08.1905). Состоял в распоряжении Главнокомандующего на Дальнем Востоке (30.08.-09.11.1905). Награжден Золотым оружием (ВП 21.08.1904). Командир сводного кав. корпуса (09.11.1905-05.05.1906). Состоял в распоряжении военного министра (05.05.-21.09.1906). Командир 2-го Кавказского арм. корпуса (21.09.1906-02.05.1908). Туркестанский генерал-губернатор, командующий войсками Туркестанского ВО, Наказной атаман Семиреченского каз. войска (02.05.1908-17.03.1909). Состоял по Забайкальскому казачьему войску (17.03.1909-23.12.1910). Генерал от артиллерии (пр. 12.01.1911; ст. 06.12.1910). состоял в распоряжении К-щего войсками Кавказского ВО (с 23.12.1910). С 25.02.1911 войсковой наказной атаман войска Донского. 23.09.1912 назначен состоять при войсках Кавказского ВО. В начале войны некоторое время командовал частями 2-го Кавказского арм. корпуса (Кавказская гренадерская дивизия и 51-я пехотная дивизия) вместо В.А. Ирманова. Участвовал в наступлении 10-й армии в районе Августов-Копциово в 09.1914. 19.03.1915 получил в командование 31-й арм. корпус , действовавший на Юго-Западном фронте. Во время чистки высшего комсостава после Февральской революции отстранен от поста командира корпуса и 16.04.1917 уволен от службы по болезни с мундиром и пенсией. В 1917 уехал на родину в Дагестан. После установления сов. власти в Дагестане на дачу М. явился комиссар Каргальский (?) в сопровождении отряда красноармейцев. М. вышел к ним в погонах и при орденах. В ответ на требование снять "эти побрякушки" и после попытки сорвать с него погоны М. ушел в свою комнату и застрелился.

• Чины:

• Награды:

• Дополнительная информация:

• Источники:

1. grwar.ru
2. Восточно-Прусская операция. Сборник документов мировой империалистической войны на русском фронте (1914-1917). М., 1939.
3. Наступление Юго-Западного фронта в мае-июне 1916 г. Сборник документов мировой империалистической войны на русском фронте (1914-1917). М., 1940.
4. Залесский К.А. Кто был кто в Первой мировой войне. М., 2003.
5. X-файл
6. Список генералам по старшинству. Составлен по 15.04.1914. Петроград, 1914
7. Список генералам по старшинству. Составлен по 10.07.1916. Петроград, 1916
8. "Военный орден святого великомученика и победоносца Георгия. Биобиблиографический справочник" РГВИА, М., 2004.
9. "Летопись войны с Японией" ред. полк. Дубенский (1904-1905 г.г.). Информацию предоставил Дмитрий Николаев (Москва)
10. Кузнецов Б.М. "1918 год в Дагестане", Нью Йорк, 1959.
11. ВП по военному ведомству/Разведчик №1255, 18.11.1914
12. Русский Инвалид. №212, 1915/Информацию предоставил Юрий Веденеев

Па́вел Ива́нович Ми́щенко (22 января (18530122 ) , Темир-Хан-Шура - Темир-Хан-Шура) - русский военный и государственный деятель , участник Туркестанских походов, Туркестанский генерал-губернатор, командующий Туркестанским военным округом .

Биография

Родился 22 января 1853 года в русской крепости под названием Темир-Хан-Шура в Дагестане . Учился в 1-й Московской военной гимназии, окончил (в 1871 году) 1-е военное Павловское училище , Офицерскую артиллерийскую школу.

После окончания училища начал службу в 38-й артиллерийской бригаде прапорщиком .

22 сентября (по старому стилю) 1908 года во время маневров в горной местности в верховьях горной речки Геоми-су близ Ашхабада рядовой Василий Харин произвел несколько выстрелов боевыми патронами в наблюдавшего за ходом учений в составе группы офицеров командующего войсками ТуркВО П. И. Мищенко. В результате Мищенко получил ранения в ногу, и также был ранен состоявший в свите командующего его ординарец - хорунжий 1-го Кавказского казачьего полка Забей-Ворота.

С 1910 года П. И. Мищенко становится генералом от артиллерии, а в период с февраля 1911 по сентябрь 1912 года исполняет обязанности войскового наказного атамана Войска Донского .

Приведу пример о двух широко известных, выдающихся, боевых начальниках - командующего 9-й армией Лечицком и ком. корпуса Мищенко . Оба служившие на окраинах нашей необъятной России, особо отличились в японскую войну, которая и выдвинула их на высокие посты. Глубоко военные по духу, проникнутые любовью к военному делу, которому они отдали свою долгую службу Отечеству, всегда скромные, они с тяжелым сердцем покинули свои посты, так как совесть не позволяла им оставаться зрителями разрушения Армии. Лечицкий, старый холостяк, уехал в Вятскую губернию, где его отец был сельским священником, и в скорости умер. Мищенко - к своей жене в Дагестанскую область, где у них был дом с садом. По выступлении коммунистов, хотя местный совдеп относился к нему с уважением, но потребовал снять погоны. Старый, перераненный боевой генерал ответил: «За ограду сада не выхожу, с 10-ти лет привык носить погоны с ними и лягу в гроб». И застрелился.

Через несколько дней после нашего ухода восстановившаяся в Шуре большевистская власть решила обратить внимание на мирно живущего генерала Мищенко . Один из комиссаров, если память мне не изменяет Каргальский, в сопровождении отряда красноармейцев из Астрахани, явился на дачу генерала и вышедшей к нему супруге заявил, что хочет видеть товарища генерала. Генерал Мищенко вышел, как всегда, в офицерской тужурке с погонами и Георгиевским крестом на шее. Первая фраза комиссара была: «Вот что, товарищ, сперва снимите эти побрякушки, а потом будем разговаривать». Красноармейцы вели себя дерзко, вызывающе и пытались сорвать с него погоны. Генерал Мищенко пристально их рассматривал, а затем, не говоря ни слова, повернулся, вошел к себе в дом, поднялся к себе в комнату и застрелился.

Набег на Инкоу

Отряд генерал-адъютанта П. И. Мищенко был сформирован из состава кавалерии всех трёх армий и насчитывал около 75 сотен и эскадронов с 22 конными орудиями и 4 пулеметами. В состав отряда вошли Урало-Забайкальская казачья дивизия, Кавказская конная бригада (перед этим одна сотня её Терско-Кубанского казачьего полка была расформирована из-за беспорядков), 4-я Донская казачья дивизия, Приморский драгунский полк , несколько конно-охотничьих команд сибирских стрелков, сборная сотня дивизиона разведчиков главнокомандующего, четыре полусотни конной пограничной стражи, конно-саперная команда. Артиллерия отряда состояла из двух забайкальских казачьих батарей, одной конной батареи и поршневой пешей полубатареи. Всего отряд насчитывал 7-мь с небольшим тысяч человек. Главной целью рейда было разрушение железной дороги, в том числе и железнодорожных мостов, на участке Ляоян - Ташичао - Дальний и тем самым затруднить переброску осадной 3-й японской армии из под Порт-Артура. Вступая по пути в частые перестрелки и непродолжительные стычки с японцами и хунхузами, 30 декабря 1904 года отряд генерала П. И. Мищенко беспрепятственно подошел к городу-порту Инкоу . По сведения лазутчиков, там «было сосредоточено запасов на 2, а то и на 20 млн рублей». Для атаки, назначенной на вечер, выделялось 15 эскадронов и сотен, остальные находились в резерве. «Штурмовой колонне было послано приказание взорвать все что можно и уходить». Перед атакой русская конная артиллерия обстреляла Инкоу и подожгла многочисленные армейские склады, которые горели несколько суток. Однако пламя пожара осветило местность, и японцы повели по атакующей русской коннице прицельный огонь и отбили атаку. На помощь были выдвинуты эскадроны Нежинских драгун. Однако слабый, сборный отряд конницы, части которого не учились и не практиковались в наступлении спешенным боевым порядком, бросился в лоб на укрепившуюся и приготовившуюся к встрече пехоту и был отбит с большим уроном. Мищенко хотел повторить атаку в конном строю большими силами, но ему сообщили с линии дозоров, что на выручку гарнизона Инкоу спешит из близкого Ташичао большой японский отряд. Русской коннице пришлось отступить от горящего во многих местах города Инкоу и начать отход в расположение Маньчжурской армии. Маршал Ояма, обеспокоенный такой глубокой диверсией противника, начав маневрировать тыловыми войсками, пытался перехватить конный отряд генерала П. И. Мищенко. Во время отступления в деревне Синюпученза дивизия была окружена японскими войсками. В последнем сражении отличились 24-й и 26-й донские полки, заставившие противника отступить. 16 января конница вместе с остальными частями отряда вернулись в расположение русских войск.

Результаты набега русской конницы оказались скромными. За 8 дней отряд проделал путь в 270 километров. Во время рейда было разгромлено несколько японских воинских команд, уничтожено до 600 обозных арб с воинскими припасами, подожжены склады в портовом городе Инкоу, в ряде мест нарушена телефонная и телеграфная связь противника, пущено под откос два поезда, взято 19 пленных. За время набеговой операции отряд в боях потерял убитыми и ранеными 408 человек и 158 лошадей. Главную цель рейда конный отряд не выполнил: разрушенное во многих местах железнодорожное полотно японские ремонтные бригады восстановили всего за 6 часов. Армия генерал-полковника Ноги, которая после овладения Порт-Артуром находилась в приподнятом боевом настроении, была беспрепятственно перевезена по железной дороге из Квантуна на поля Маньчжурии.

Соратники Павла Ивановича считали этот рейд единственной неудачной операцией проведённой под его командованием. Однако, несмотря на то, что Инкоу взять не удалось, Мищенко сумел избежать окружения и уберёг сводный отряд от полного уничтожения.

Генерал-губернатор

Используя предоставленную ему безграничную власть, Павел Иванович многое делал «для процветания вверенных ему земель». И немало преуспевает в этом. Наградой за труды на военно-административном поприще становится российский орден Св. Владимира 2-й степени от российского монарха и орден Искандер-Салис , пожалованный боевому генералу бухарским эмиром .

Добросовестно исполняя обязанности по новой административной должности, Мищенко явно тяготится ею, испрашивая, как величайшую милость, перевод в войска. И осенью 1912 года получает новое назначение - становится командиром 2-го Кавказского армейского корпуса . Во главе которого и встречает Первую мировую войну .

Первая мировая война

«В этих проклятых лесах русские показали свои волчьи зубы, - писал в своем дневнике впоследствии убитый германский офицер. - Мы думали сначала, что это японцы, потом оказалось, что это были кавказские черкесы».

Награды

• Орден Святой Анны 3-й ст. (с мечами и бантом) (1873),
• Орден Святого Владимира 4-й ст. (с мечами и бантом) (1881),
• Орден Святого Станислава 2-й ст. (1887),
• Орден Святой Анны 2-й ст. (1893),
• Орден Святого Георгия 4-й ст. (1901),
• Орден Святого Владимира 3-й ст. (1901),
• Золотая, украшенная бриллиантами шашка с надписью «За храбрость» (21.08.1904),
• Орден Святого Станислава 1-й ст. (1904),
• Орден Святой Анны 1-й ст. с мечами (1905),
• Орден Святого Владимира 2-й ст. (1908),
• Орден Белого орла (1911, мечи к ордену 17.09.1915),
• Орден Святого Александра Невского с мечами (1914)

Мнения и оценки

Совершенно исключительным обаянием среди подчинённых пользовался во время японской войны ген. П. И. Мищенко . Человек большой храбрости, добрый, вспыльчивый и доверчивый. Любил офицеров и казаков сердечно, заботился о них и берёг их. Каждый в отряде мог быть уверен, что и на походе и на биваке он лично наблюдает за надёжным охранением… Внутренне горячий и внешне медлительно спокойный в бою - он одним своим видом внушал спокойствие дрогнувшим частям… Популярность ген. Мищенки, в связи с успехами его отряда (кроме неудачного Инкоусского набега), распространялась далеко за пределами его…

Напишите отзыв о статье "Мищенко, Павел Иванович"

Примечания

Литература

• Русский биографический словарь : В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896-1918.
• Колпакиди А., Север А. Спецназ ГРУ. - М .: Яуза, Эксмо, 2008. - С. 82-83. - 864 с. - ISBN 978-5-699-28983-7 .
• Залесский К. А. Кто был кто в Первой мировой войне. - М .: АСТ , 2003. - 896 с. - 5000 экз. - ISBN 5-271-06895-1 .
• Издал В. Березовский, 1908
• Свечин М. А. Записки старого генерала о былом. - Ницца: 1964
• Список генералам по старшинству. Составлен по 15.04.1914. Петроград, 1914

Ссылки

• на сайте «»

Отрывок, характеризующий Мищенко, Павел Иванович

Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.

Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.

1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d"Ideville. «Une ville occupee par l"ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu"on m"amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.

Мищенко Павел Иванович (22 января 1853-1918) - русский военный и государственный деятель, участник Туркестанских походов, Туркестанский генерал-губернатор, командующий Туркестанским военным округом.

Павел Иванович Мищенко родился 22 января 1853 года в русской крепости под названием Темир-Хан-Шура в Дагестане. Учился в 1-й Московской военной гимназии, окончил (в 1871 году) 1-е военное Павловское училище, Офицерскую артиллерийскую школу.После окончания училища начал службу в 38-й артиллерийской бригаде прапорщиком. В 1873 году участвовал в Хивинском походе. П. И. Мищенко участвовал в русско-турецкой войне 1877-1878 годов и Ахал-Текинской экспедиции 1880-1881 годов. С 1899 года П. И. Мищенко продолжил службу на Дальнем востоке, занимая должность помощника начальника охранной стражи Восточно-Китайской железной дороги. В 1900-1901 он участвовал в боевых действиях во время «Китайского похода» (подавление «боксерского восстания»), зарекомендовав себя как опытный и смелый командир. После этого он был произведён в генерал-майоры. 22 декабря 1900 г. был награждён орденом св. Георгия 4-й степени За выдающиеся подвиги во время военных действий в Манчжурии, причем, будучи окружен в Манчжурском районе во много раз превосходящими силами китайцев, успел пробиться с вверенными ему чинами, нанеся китайцам большой урон и не оставил в руках неприятеля трофеев. С 1903 года П. И. Мищенко занимал должность командира отдельной Забайкальской казачьей бригады. Во время русско-японской войны в мае и июне 1904 года отдельная Забайкальская казачья бригада, которой он командовал, сдерживала наступление японцев на Гайджоу и Сахотан, во время ляоянского сражения прикрывала правый фланг русских войск во время отхода к Мукдену. Во время одного из боёв в декабре 1904 года он получил ранение в ногу. С февраля по апрель 1905 г. он являлся начальником Урало-Забайкальской сводной казачьей дивизии. Со 2 мая 1908 года по 17 марта 1909 года Павел Иванович Мищенко исполнял должность Туркестанского генерал-губернатора и командовал войсками Туркестанского военного округа. В этот период он также являлся наказным войсковым атаманом Семиреченского казачьего войска. С 1910 П. И. Мищенко становится генералом от артиллерии, а в период с 1911 по 1912 годы исполняет обязанности войскового наказного атамана Войска Донского. Во время Первой мировой войны командовал сначала 2-м Кавказским армейским корпусом и затем с 1915 года 31-м армейским корпусом на Юго-Западном фронте. Согласно Залесскому, после Февральской революции в связи с процессами «демократизации» армии, выразившееся, например, в образовании советов солдатских депутатов в войсковых частях, и процессами очищения высшего командного состава русской армии от «монархических элементов» П. И. Мищенко был отстранен от поста командира корпуса и уволен от службы по болезни с мундиром и пенсией. После своей отставки он постоянно носил знаки различия. Когда в 1918 году во время обыска в его доме в Темир-Хан-Шуре представителями новой власти были отобраны его погоны и боевые награды, Павел Иванович Мищенко застрелился.